Моя полевая жизнь и жизнь в городе, скажем так, параллельны. Совсем не одно и то же. Это две разные совершенно независящие друг от друга штуковины и тем оно, в общем-то, и здорово.
Практически полное отсутствие связи с той средой, в которой я нахожусь с сентября по июнь, будто бы выключает свет в той жизни и ставит меня на паузу. Меня, и всё сопутствующее. Я не знаю, что происходит там, "там" с трудом представляет, какие дела у меня "здесь".
Перестраиваюсь я быстро. Москва выветривается из меня за неделю. Пропитываюсь городом я тоже мгновенно. Окружение делает человека. "Никто не остров". Плавного перехода не случается.
Тумблер "on" и я городской. Остаётся лишь реликтовое излучение раздражённости от потреблядствующей и сбрендившей общественности по осени, да пара лишних килограммов.
Рубильник "вкл.", я полевик. Копна новой техники - всё, что свидетельствует о том, что я был доселе где-то ещё. Смутные воспоминания о городе, вроде бы о своей жизни, по вкусу неотличимы от впечатлений о каком-нибудь фильме. Об истории о жизни чужой. Чёрт возьми, да там вообще всё по-другому!
Возможно, я каждый раз говорю новыми словами про одно и тоже.
Но я сравниваю сезоны и они кажутся мне совершенно разными.
Помнится, в 2011-м году банально хотелось приключений и нормальной практики. Типа, мол, нифига себе, я два месяца на Чукотке пробуду. Студенческое приключение. Не покидает также ощущение, что я был здесь тогда для кого-то, а не для себя. Этнограф. Вернее, блогер. Всем то, что я написал тогда про Север, понравилось, но сейчас у меня лёгкая неприязнь к той заметке.
Год назад, когда я уезжал из Москвы, от своих передряг и уже воспринимавшимися в штыки её раззявленными ценностями, я уже знал, за чем ехал. И поле мне это дало. Через неудобство, усталость и боль расслабиться и выдавить из себя то, что меня девять месяцев угнетает в городе. В Москве этого сделать не получалось. Тут - легко. Чукотка - мой личный психолог. Персональный Иисус.
В 2013-м мне хотелось примерно того же, но уже по иными причинам. Вновь захотелось этой суровой жизни. Кто-то посмеётся такой "суровости", я знаю таких людей, я тут с ними познакомился. Да я и сам уже про себя ухмыляюсь, в общем-то. Но я помню себя пару лет назад и тогдашние свои впечатления. Так что, нет, с формулировками всё в порядке.
Мне просто хотелось отдохнуть, я устал. Ведь отдых, он такой и есть. Отдых - это сон. Я на Чукотке - сон меня московского. И, пожалуй, я в тот год неплохо выспался.
Когда люди рассматривают мои фотографии, я частенько слышу что-то вроде "О боже! Какая разруха!".
Разруха?
А, ну вообще да, не очень с виду-то аккуратно. Но не сказал бы, что там это хоть сколь либо угнетает. Любая свалка - клад, бонус, сплошные возможности по благоустройству! И никак иначе это всё не воспринимается.
На Севере люди стареют быстро, а вещи не устаревают вообще. С вещами там всё совсем по-другому. Они лишены своего женского начала. Сплошное содержание, никакой формы. Исключительная полезность.
Вездеход Петьки, нашего вездеходчика, мысли этой сплошное воплощение и подтверждение. Ржавая, почерневшая от копоти и дыма труба печки, протыкавшая машину из кунга, торчала из него, как карандаш из карандашницы. За неё мы держались, когда добирались на броне, чтобы не свалится в ручей или какую-нибудь яму. Под нашими задницами лежал старый и серый мягкий матрас, покрытый непонятными разводами. Внутри, в кабине, был остроумно подвешен освежитель воздуха в виде плоской фиолетовой ёлочки, лежал карабин "Вепрь" и бессчисленное множество болтов и инструментов. Над кунгом находилось внушительное число ящиков. Я не знаю, что в них было. Вероятней всего, патроны и набор дошираков. На всякий случай.
Те, кто сидел над мотором, страдали больше остальных. Разогревавшийся движок раскалял броню и на ней невозможно было сидеть. Спасались чем могли. В ход шли рюкзаки, оторванные спинки и сиденья кресел. И бушлаты. С другой стороны, когда наступал август, а вместе с ним и первые холода, он согревал. Пусть и не целиком, но хотя бы какую-то твою часть. Каждый старался прожариваться равномерно, со временем растекаясь по всему вездеходу.
В самом кунге постоянно воняло соляркой, висели нары, а летом было нестерпимо жарко. Зато осенью после маршрутов ехалось там просто отлично. Нигде мне так хорошо не спалось, как в этой тесной тёмной комнатушке, то и дело трясущейся во все стороны, по пути с профилей до лагеря. Ни на одной, даже самой мягкой кровати, даже после самого тяжёлого дня. В нём висел умывальник, полки со всяким полезным и прочие мелочи.
Но когда было теплее, я добирался в лагерь в люльке над кунгом, прекрасное местечко, моё любимое. Оно находилось между ящиками с патронами (?) и бортиком, предохраняющим эти ящики от падения. Пространства хватало. Я ложился туда, включал правильную музыку и наслажадался жизнью. В задубевшей от пота робе, в грязи и дэте.
Никакого женского начала.
За что я люблю полевые сезоны, так это за то, что мне даётся возможность лишний раз ощутить там черту того самого необходимого комфорта.
Что ты делаешь в первую очередь, когда начинаешь обустраивать лагерь? Больше всего тебе хочется крыши над головой. Укрывшись от дождя и ветра, ты, в общем-то, уже практически полностью удовлетворён. Запомните этот момент.
Тем не менее, победа над дискомфортом должна быть окончательной, не так ли? Что же дальше? Ну, кровать бы не помешала. Раскладушка, спальник, нет проблем. Печка нужна, снег на носу. Ставим.
Теперь минимальный набор уже не такой уж и минимальный, но всё-таки близок к тому.
Дальше в ход вступает "а что если?".
А что если мороз? Или дождь? Ну-ка, дровишек заготовим. А что если шторм? Борта укрепим...
Теперь вроде порядок. На этом можно было бы закончить.
Хотя, как на счёт собственного рукомойника? Письменного стола? Вешалок? Чайничка? Света? Вай фая? Массажного кресла?
Так, шаг за шагом, шаг мельчает. Иными (более понятными) словами, удовлетворение каждой следующей потребности становится всё менее необходимым, но всё так же отнимает время.
По счастию, тут вступает в игру такая штука, как "отсутствие денег". Штука эта настолько полезная, что помогает избавиться от иллюзии, что время и деньги это не одно и тоже. Ещё проще говоря, из цепочки "время - деньги - вещь" исчезает второй пункт. И тратить кучу времени и сил на какую-нибудь ерунду уже не хочется.
Всё ограничивается своей полезностью. Там вообще всё - исключительно функциональное. И потому никогда не стареет, потому как одряхление дряхлому уже не грозит.
От философии к оленям.
Погода на Чукотке меняется основательно, но не резко. Да, сейчас солнце, а завтра снег, но всё это обычно приходит хотя бы дня на два-три.
Как-то раз был дождь, и весьма приличный. Когда всё пролилось, остались влажные облака, да туман, они нас покидать не спешили. А вместе с ними появились и они.
Олени не сразу приходят в наши места. Обычно, миграция пригоняет их в наши края во второй половине августа. Маршруты к тому времени остаются лишь поисковые, и ходят в них немногие. Соответственно, и видят их живыми не так много геохимиков.
Мы поднимались на водораздел под дороге. Доселе он напоминал картинки из вестернов, но тогда он выглядел совершенно иначе. Вездеход влезал в облака, освещение было было мистически рассеянным. Кто хотя бы раз гулял по холмам в такую погоду прекрасно понимает, о чём я толкую.
Вдруг.
Один.
Трое.
Ещё трое.
Да их тут десятки!
То тут, то там мелькали олени. Это производило впечатление, потому что их было действительно много. Доселе пустая, из камней и песка сопка вдруг ожила, и, казалось, будто оленей принесло сюда вместе с туманом. Одни сменялись другими, столь же неожиданно выныривавшими из ниоткуда. Передвижение их было совершенно бесшумно. Ты будешь греметь на сотни метров там, где олень проскользнёт практически незаметно. Величественное, красивое, впечатляющее зрелище.
Тот сезон был самым коротким и, пожалуй, самым неудачным. Зато он пришёлся на ту пору, когда снимать на Чукотке мне ещё не надоело, однако уровень уже подрос достаточно, чтобы и спустя длительное время было приятно смотреть на эти картинки. Особенно в сравнении с тем, что наснимал в свой самый первый сезон.
